I. Общие данные.
1.1. Имя.
Felix Francklin Labeauf|Феликс Франклин Лабаф
• прозвища: эл, малыш.
1.2. Возраст.
• возраст: 20 лет.
• дата: 15.02.1980 год.
1.3. Факультет, курс / должность;
ФПММИП, 3 курс.
1.4. Политические взгляды.
ПС
1.5. Ориентация.
Бисексуал.
II. Характеристика.
2.1. Происхождение.
Чистокровный.
2.2. Характер.
• положительные стороны: В отличии от многих своих сверстников абсолютно не пьет и не курит. Достаточно скромный, но скрывает за агрессией и эгоизмом. Реалист.
• отрицательные стороны: Пессимист, пофигист. Постоянно равнодушен.
• основное описание: Легкое оцепенение, когда понимаешь, что все кончено. И когда уже поздно, то крайности теряют смысл. Он часто доходит до них, до самых краев собственной бездны, и он, пожалуй, слишком наивен, раз танцует на тонкой перекладине, пульсируя между кончиной и вечным упоением жизнью. Ему никогда не сложно было покинуть мир, он мог бы даже делать это постоянно, однако привязанность к боли не настолько крепка, чтобы самому вершить над собой суд. Плавно играя с жестокостью, ему в голову приходят фантазии, исписанные чужими глазами, он не умеет мечтать, однако не является настолько приземленным, чтобы видеть все в настоящем свете, он скорее подвержен влиянию своего внутреннего мышления чем действительности, он может иногда играть серьезно, делать вид что для него это не забава, но в самой глубокой черточке его рассудка он признает, что ему нужна та или иная роль только на время, пока ему весело. Он не отрезан от нехитрых истин этого мира, он знает их наизусть, впрочем, велика вероятность, что они верны на половину, в них местами нет логики, возможно даже особого смысла, такие вещи для него часть собственной философии. Он не искал единомышленников, так как в отличии от него для многих все-таки еще существенны моральные признаки, не строил особых планов на почве всемирной ненависти, пытаясь призвать на свою сторону кого-либо, он не был никогда властолюбивым. Он не умеет ненавидеть, по натуре в принципе незлобный. Он не мстит, для него это чужие интриги, сам он относится к этому холодно. Его всегда забавляли чужие эмоции, половину из которых он считал отвратительными. У него всегда было одно единственное, что позволяло держать себя в узде и не падать на ровном месте, в то липкое ложе, в сладкий яд лжи окружающих, презрение. Он иногда кажется высокомерным из-за этого чувства, и он признает, что презрение намек на то самое высокомерие. В частности, есть свойства, о которых лучше не знать, он и не позволяет никому знать, внутри него белая стена, немая могила всего того, чем он когда-то жил. Его не терзали мечтанья или какие-то особо яркие впечатления, то что есть эта стена только мысли, давно умершие в его глубинах, мысли, принадлежащие не ему. Он называет это Black, первичное изображение его личности на грани полного саморазрушения, он не был им никогда. То чем дышал тот, он не понимал и не принимал участия в этом. Не смотря на то, что это заложило в нем некоторые вспомогательные воспоминания, отрывистые и бледные, трупы его минувших дней. Он не задумывается о себе, его мало интересует то, что он может или мог когда-то, теперешнее время так же не имеет значения, все то, чем бы он мог пользоваться истекает из привычек, прожигая все по первому опыту, он не узнает ничего нового, однозначно для себя заключив, в этом мире больше нечего ловить. Он воспринимает все что происходит глубоко не в серьез, для него это шутка, и он смеется, он ребенок, постаревший в определенном времени своего развития, он часто дает этого мальчишку на показ, он делает глупости, ведет себя непринужденно и чуть нагло, наклоняя голову на бок подобно не понимая. Ему весело. Он не исключает в себе моменты, когда ему действительно нравиться изображать ребенка, это позволяет ему оставаться на недолгое время невинным и чистым, казалось было чересчур доверчивым для той натуры, которую он в себе носит. Он отнюдь не радостный, его мучает тяжесть, под игом своей внутренней седины он представляет себя пеплом, который колышет трава поля, ему извечно было тоскливо, он, по правилам своей природы создание замкнутое и депрессивное, не извлекающее веселья, не процветающее, а увядающее, но как он может показать это другим? И он смеется. Они могут знать это, однако это одна часть правды, те, кто это понимают, намного умнее тех, кто это имеет в понятии слабости. Он не выносит чужих ласк, любых прикосновений к своей персоне, не сколько из-за брезгливости, сколько из-за просто отвращения к теплу, ему не уместно все то, что навязывают эти руки, ему противно принимать их, но он терпелив и чересчур смиренен, чтобы отвергать такие существенные проявления боли или заботы. Однако ласка причиняет ему большее страдание чем боль, его тело, исковерканное жизнью, его остатки души, порванные в клочья, и износившееся сердце требуют боли. Ему нужны только страдания, он, подобно слепому котенку, ищет угол чтобы, забиться туда, но натыкается лишь на стены, раздирая себе морду. Он не является настолько слабым, чтобы всегда подаваться этому и, в те минуты, когда он все это отвергает, он становиться истинным порождением себя самого. Он придумывает себе эти образы, он играет по сценарию, но ему в любой момент может наскучить, он не помнит эти лица, эти слова и голоса, он забывает их сразу, когда ему скучно. Ему не нужны они, чтобы идти дальше. Он порой выбирает что-то для себя, какие-то тактики поведения или определенную последовательность, других это обескураживает лишь потому, что настолько знакомые фокусы вызывают ностальгию. Убитое им время уходит в основном на болтовню, да он не сколько маньяк, сколько болтушка, он любит говорить, не ясно о чем и зачем, он просто болтает и болтает, что многих это вводит чуть ли не в сон или апатию раздражительности. Он ликует. Его нельзя назвать гениальностью, он не считает себя этим, просто наличие хоть какого-то ума у него имеется, интеллект сводиться к обычным посредническим выходкам, вроде придумывания фантазий, заключений с явным наклоном на философию чуть ли не своего сочинения, самое что любопытное если такой вид деятельности принадлежит ему, то вполне законно ему говорить что это не опровержимо так как это его мнение, на остальное ему в одночасье плевать. Он имеет некоторое воспитание, чтобы слушать, что говорят другие до поры до времени, порой делая вид, что ему интересно, выдавая одну из самых слабых своих мимических выражений с тонкой улыбкой. Его не заботят верно ли говорят или нет, он толком и не слушает, но вид делает, так как прекрасно понимает, что все подаются на уговоры своего мозга значительно охотнее, чем замечают, что другим бессознательно безразлично, о чем идет речь. Он, вполне возможно, преследует свои цели, слушая болтовню других, ища их слабость, многое можно понять по разговору и теме, на которой он основан, в правильном порядке он задумывается об этом, но коли у него нет настроения, то ему лень-матушка выяснять почву и основу такого разговора. Стоит заметить, что существо он активное, ему всегда нужно что-то особое, не принадлежащие миру, не из него, так ему интереснее, да и разве он не может изобразить нахального любопытства в таком отношении. Что касается мудрости, то как возможно считать чудика мудрым, он возможно имеет опыт, и это доказано, но разве он настолько доброжелательный, чтобы говорить то, что он видел и пережил тем молодым юнцам слагающим идеалы о себе и, выдерживая свою паузу, делать вид что все вокруг их не стоит. Так весело. И он насмехается, не заметно, он не редко называет истинные манеры в слух, ведь зачем слова когда тебя не слышат? Его не слушают, над ним пришли поиздеваться, он попривык, и славное кровавое месиво из чужих сновидений, принятых за реальность его утешают. Он не спокойный, везде ищет подвох, тайно сам от себя остерегаясь всего и всех, он не показывает, да и на нем такого не видно, но все таки паранойя, будь она проклята, грызет его постоянно, он может быть равнодушен, но в одном кратком миге пропуская вероятность того, что ему жутко. Это случается, когда он совсем один, ему было всегда велено ждать смерти из темноты, и он покладисто ждет. Но, натыкаясь на лик опасности в чьем-то лице, он улыбается учтиво, подобно такие замашки других ему не мешают и не опасны. Его пристрастия далеки от каждой мозговой информации, он фанатик, он одержимый, он нацист, и ему гладко приятен процесс, тот самый священный траур, который он носит от потерянного времени. Он любит войну, он слишком слепо поклоняется нацизму, это часто захватывает его мозг, удовлетворяя потребность в жестокости, увековечивая идею. Он не гордый и не жадный, его уже не привлекает то, что было заманчиво раньше, те простые закидоны насчет сегодняшней моды, кровь на его губах давно потеряла вкус, уже нет кайфа. Он несет в себе суровость, тот Ад. Ледяную пустыню, где его покинул разум. Он, вполне возможно, не безумен и вовсе, но немного чудачества он себе приписывает. Его напрягает белый цвет, ему не нравиться, когда он видит что-то белое помимо снега или облаков, того что часть мира и за ее гранью, все что есть на этой земле не достойно такого цвета, он далек от истины, беззакатных дней не бывает. Он разумеется пристрастен к черному - любимый цвет, веселящий его и вгоняющий в немощное состояние. Он не относиться к числу загнанных и забитых, по манере своей он ведет себя обычно, без лишних пробелов. Не больно любит драки и споры, в них в основном безучастен, то есть позволяет себя драть, почти не обращая внимания на боль и чужие крики. Он не умеет жалеть, в нем напрочь отсутствует жалость, он считает ее бесполезной и немощной, для него такие вещи не простительны, он даже в уме остерегается подобной слабости, быть заманенным желанием жалеть, есть одно из самых худших сторон всех земных тварей. Он не является созданием особой прочности, разве что чуть более пропорционален в своих убеждениях, чем остальные. Он не живет в этом мире, он ему чужд, но он ходит в нем под видом своего определено смоделированного образа, его нельзя назвать существом из этого мира, так же как и утверждать, что он так же не реален как и все его лживые словечки, как и все, чем он дышит. Он обманщик. Его ложь порой похожа на детскую, не старательную и не просчитанную, хотя порой это более смахивает на правду. Он может понимать, когда ему врут, и может не замечать, ему все равно, его не волнует все, что говорят другие, он ведь не привязан ни к кому, а если они врут, он иногда подмечает вранье, лишь из вредности. Сам врет, или просто фантазирует, по нему это невинность, впрочем, любая ложь влечет за собой последствия. Он не из числа особо подлых особ, он игнорирует моральные принципы, вот и все, но корыстно внедряться в чужое поле зрения для него излишне. Если бы его интересовали такие вещи, он может в них и преуспел бы. Он знает точно, он умрет. Нет определенных дат, хотя это и есть та вещь, которая ему знакома лучше всего, смертность. Он несет в себе этот перегар ее дыхания, он пришел из пустоты и сам безлик, как она, он такой же, копия всего что есть, он не судит о себе по иному, мало эгоизма. Он не агрессивен, просто помучить собеседника для него дело привычное. Он не зациклен на одной прилегающей теме своих поступков. Он, пожалуй, не особо непредсказуем, даже слишком миловидный для резких скачков в сторону. Он держит свою дистанцию. Его, возможно, не так просто вывести из себя, как кажется. Так как порой он срывается по простой причине, его нервы не выдержали накала. Ему вполне легко падать все ниже и ниже, его глаза намертво закрыты, он летит в самую глубокую пропасть, и на губах царит одна улыбка, маленькая и чуть более странная чем обычно, поздно. Он вознаградил бы тех немногих, кто приносит ему некое успокоение от их компании, такие есть, и ему легко забыться, он мог бы рассказать всю правду, но он не такой, ему не нужна жалость, гул сожаления и чужое мнение, это все чересчур лживо. А он устал, и привязанность к одиночеству дает свою трещину в его понимании. Он неуютно чувствует себя в местах, далеких от уединения, ему не лестны чужие комплименты, он слышит их слишком редко, но встречаются подхалимы, хотящие спрятаться у него за спиной или подлизаться, их мысли его не волнуют. Он припоминает остатки потерянных лиц, убитых перед ним или убитых из-за него, ему не жаль, но маленькое черное сердце иногда дает ему болезненный разряд, и он тоскует секунды о них, не более. Такое грязное и безвластное сердце, которое еще еле-еле продолжает свою работу, он не выносит когда ему предлагают себя в замен на правду, их высокомерию должен быть предел. Он придумывал себе ходы, он искал что-то, но не находил. Пропал. Ему присущ сарказм с черным юмором, но он редко дает об этом знать. Как мотылек, ранее летевший на свет, он ловит его последние лучи, пока он сжигает его тело. Есть место, куда невозможно попать, то место где он будет всегда один, там, где его чертов танец со снегом будет возможен. Он воссоздал зиму в своем мнение, в своем теле, навеки проникшись вечным снегопадом, разве приемлемо проникновение весны в его содержимое? Никогда. Всего на всего одно незримое действие и ему суждено отлететь в иную пустоту, ему всегда были в тягость такие вещи, которые он бережно хранит в себе как осязаемую линию его гибели. Как несамостоятельно было сделано решение разрушить все что имело для других смысл. Звуки, до чего все они странные, но он больше их не слышит, только черная тишина. Легко говорить «до свиданья», для него расставания - предел досягаемости, ему не нужны более встречи. Уходить. Отстранение от мирных вершин, великий выбор, ему нужна война, ему нужна крикливая истина в голосах мучеников, ему всегда было скверно от мирного выражения чужих лиц. Так быть не должно. Он с готовностью носил с собой честь офицера, солдатскую клятву верности. И он хмыкает, он так точно знал эту никотиновую стратегию. Липким взглядом об асфальт, выставляя на показ все, чем можно было расплатиться за потерянное время. Вот так банальность. Все что дано, глухое дыхание и белые стены. Уходить не зная куда. Прятать чужие лица в своих ладонях, чтобы раздавить их. Кончено.
III. Для вас.
3.1. Опыт.
Год.
3.2. Связь.
В ЛС принимающему администратору.
3.3. Ключ.
есть