Три часа двадцать три минуты, седьмое апреля Бог знает какого года. Вру, уже восьмое; в этом году мне особенно не везет  в запоминании чисел и в правильной орфографии имен моих любовников. Тридцать тысяч раз писала себе поверх дисплея телефона – не помнишь имя, не пытайся назвать по имени; столько раз меня подводило честолюбивое желание нравиться всем и каждому. Чай, налитый в кружку с огромным котом, давно остыл, а наливать новый или греть этот было очень-очень лень – до кухни надо было идти по коридору, в который выходят сразу три двери – хозяйкиного логова, кладовки и гостиной; снимать угол в темной московской сталинке была не самая моя гениальная идея.
За окнами шумела Тверская – через переулок убегавшая к самому сердцу столицы. Во мне навсегда останется страсть к грязной фешенебельности, к игре в богемную даму, умудренную амурным опытом, отягощенную тяжкими грехами и одурманенную удушающим ароматом дешевых сигар; или дыма от трубки, который я так люблю – страстно и пылко, куда больше каждого из тех грязных животных, которые считали меня кем-то вроде музы. Поверьте, спать с поэтами по меньшей мере смешно. Они вечно возвеличивают себя вкупе с унижениями своей никчемной личности; из них вышли бы самые гениальные онанисты – настолько они увлечены собственным телом, как правило, напоминающим мечту анорексичной истерички. На самом деле я и сама была никем: на втором курсе меня выкинули из театрального; в свое время провалилась, поступая в медицинский. По-хорошему я должна быть студенткой – на деле я живу от случая к случаю. Где-то публикуют строчки, которые случайный прохожий высокопарно назовет стихами, где-то подрабатываю написанием сценариев для детских праздников: что-то вроде здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты, ты подарки нам принес и далее по тексту, цитируя антикварный стишок про не слишком прямой овощ. На внешний вид трачу около трети скромного бюджета – а больше мне и не надо. Старое пальто из твида, черная оправа очков на носу, длинный белый шарф на шее, элегантные пару десятилетий назад сапоги с барахолки; мужская черная шляпа, короткая клетчатая юбка, шелковая черная блузка – и неизменная трубка с южным табаком. Сколько пафоса было в моей привычке изображать дракончика Пыхалку, сколько смеха было, когда глаза очередного ромео делались похожими на чайные блюдца при виде мадемуазель Хлестаковой (забавно быть похожей на кого-нибудь не менее забавного хотя бы фамилией), курящей душный табак из трубки красного дерева! Выходит забавный портрет, ежели станет интересно, кто же такая эта самая девушка в очках: вылетела отовсюду, страдает манией величия, мастерица художественного эпатажа, не менее креативного присвистывания и случайных связей со всем тем, что мало-мальски владеет русским слогом и имеет в студенческом билете отметку об стараниях стать журнашлюхой. Впрочем, как я часто успокаивала себя, последнее было вынужденной необходимостью – молодость требовала беспрерывных приключений.
Между тем, экран компьютера усыпляюще светился в полной темноте - тяжелые гардины, которые, вероятно, помнили Союз в его расцвете и не только, не пропускали лучей уже опускавшегося на столицу рассвета. Над столом, на аккуратной полочке, блестела гладь зеркала. Привез его Игорь (или Паша? Нет, точно, Саша!) из французского диснейленда. Мультики были, есть и будут моей самой большой слабостью; а кто привез безделушку, моему мозгу было все равно. В конце концов, такая мелочь, как короткая память имен окружающих людей вряд ли имеет значения для вещей глобальных. Когда буду лежать на глубине двух метров, мало кто из гостей моих вспомнит, что я делала себе подсказки в виде списков имен ручкой на ладони и кратких характеристик тех или иных товарищей. Между тем, передо мной пробегали строчки с очередного сайта – новости? Не задавалась вопросом, что читаю в районе четырех утра.
Я откинулась в мягком кресле – огромном и кожаном; самая настоящая королева съемной комнаты, по периметру уставленной батальоном немытых чашек с остатками чая самых разных сортов. Улуны, маофины, пуэры, каркадэ – чего только не было в посуде, которую периодически случайно разбивали собственные каблуки. Уже не волновал поздний час, спящая хозяйка или недоделанная работа. Завтра (уже сегодня!) среда, и я опять отправлюсь куда-нибудь, в поисках обычной офисной рутины. Богеме тоже хочется жрать, порой даже сильнее, чем самому крутому и голодному культуристу – ради этого и рукописи продадутся, и вдохновенье, учуяв томный перезвон монет в мошне, прикатит в гости на Тверскую. Перед глазами потекли дни давно ушедшие – и родители, уехавшие в Америку; и брат, женившийся на норвежке. Мы все были гнезда Петрова птицы – вольные, готовые к переменам, даже самым радикальным. Никто не задумывался о будущем – мы жили одним днем, днем солнечным и прекрасным, как стакан чистой родниковой воды с перепоя рано утром. Мы были красивы – и свободны. У нас за спиной росли мощные крылья – и ветер всегда был попутный, всегда счастье наполняло нас изнутри. Мы сами были его источниками, мы верили в себя, мы знали, что мы хотим от этой жизни. Вся семья, все и каждый; в ответе лишь за себя – эгоистично. В этом была наша сила. В этом была наша страсть. В этом и был наш секрет – в безраздельной любви к жизни во всех ее проявлениях. В глубокой задумчивости я выключила компьютер и отправилась под одеяло, все еще рассуждая о жизни, семье, ценностях и прочих радостях. Смогла бы я когда-нибудь помочь человеку? Именно помочь – ну, там, поиграть в Бэтмэна, спасти жизнь, подарить счастье? Я и время-то подсказывала с невежливыми замечаниями вроде «Нехорошо, батенька, в вашем возрасте без часов-то ходить»; а уж каждый мой ухажер обязательно язвил по поводу моей циничности. Никакой элегантности в поведении – какая мне была разница? А сейчас вот глаза закрылись, а я все еще размышляла о себе.
Из размышлений вытащил телефон: напомнить бы себе сменить звонок, пение птичек на, например, собачий лай. Куда более концептуально – и из сумки слышно лучше. Звонивший явно перепутал день с ночью. Или не учил этикет – в любом случае меня жутко разозлил этот звонок. Появилось желание сказать все, что я думаю, прямо в глаза этому телефонному придурку.
Мое бренное тело лениво упало с кровати, коленки подползли к кожаной сумке, пальцы нырнули внутрь в поисках звонившего кусочка пластика. За стеной послышался звучный и очень сочный храп хозяйки – о да, эта баба умела изображать танк Т-34 на полном ходу в поле под Берлином! Я искренне восхитилась ее способности выводить рулады, которым самой черной завистью позавидует и оркестр трубачей, гобоистов и кларнетистов. Вот это вкус, вот это глобальность храпящего звука! Я мысленно устроила бурные овации, скромно подчеркивающие величественность артистки, что храпит за стеной; однако, звонок телефона портил всю полноту звука оркестра гобоистов через стену.
Глаза пробежались по дисплею – мало того, что кто-то не спит в почти четыре часа утра, так еще и настойчив, как маньяк в подворотне. Иду, иду, рыба моя, не компостируй мою психику, она у меня детская, нежная и очень ранимая! И, что немаловажно, девственно-чистая, не тронутая звонками посреди ночи…
-На проводе психиатрическая клиника имени Саши Сергеича Пуффкина; вы находитесь в главном меню. Жмакайте единичку чтобы потрещать с Цезарем, двойку чтобы услышать Наполеона и, ахтунг, только сегодня и только у нас по суперакции можно поговорить с покемонами, тыкнув кнопку три!
На том конце трубки кто-то громко всхлипнул; было слышно, как меняют дислокацию в носу сопли моего визави. Кажется, этот человек действительно звонил в психиатрическую лечебницу, потому что следующее, что я услышала, было:
-Паша, это я!
-Нееет, дочь моя, ошибаешься. Паша – это я. Ты кто вообще, и какого димульчика биланчика, храни его пресвятые тапочки в нашем бренном мире, ты трезвонишь добрым людям в совершенно небожеское время? Что тебе нужно, душа моя?
Трубка громко всхлипнула. Во мне пеной закипающего молока  начала подниматься вселенская злоба на человека, который либо выпил, либо покурил весьма забавную штучку, либо просто находился в состоянии, близком к аффекту.
-Возвращайся, пожалуйста. Я не знаю, что на меня нашло! Я люблю тебя, ты моя жизнь…
Что трубка вещала дальше, и какие истины так и не попали в недра моего маленького мозга, я не узнала. Со мной разговаривала девица лет пятнадцати-шестнадцати, находившаяся, видимо, в чудном переходном возрасте, так по-модному проводимом в обнимку с бутылкой какой-нибудь дряни за двадцать семь рублей и тринадцать копеек в подъезде. Компания, видимо, у этого существа была такая же, и я почувствовала жалость, заменившую обычное презрение к всякого рода ушлепкам, которые сначала сделают, а потом включат голову, если таковая вообще имеется. Вот и сейчас, видимо, мой номер на пару цифр отличается от этого невиданного Паши, а его Беатриче названивает мирной гражданке Хлестаковой, которая почти отправилась в объятия Морфея на бесплатную демонстрацию снов про вышеупомянутых покемонов. Где справедливость, логика, где, в конце концов, здравый смысл или то, что на него мало-мальски похоже? Тем временем, неожиданно для себя, я вслушалась в лепет мембраны, которую я все еще зачем-то прижимала к уху.
-…после твоего ухода я поняла, какая я дура! Слышишь? И теперь я не знаю, что мне делать, вернешься ли ты, как мне жить дальше! Жить ли вообще? Быть или не быть (тут я громко фыркнула, чуть не подавившись собственными слюнями - Шекспир в исполнении незнакомой мне школьницы звучал на редкость отвратительно и смешно)? Прости меня, прости, я больше не буду…
-Конечно, не будешь. Начнем с того, что я не Паша. Кто это вообще такой? Пуп земли или первый парень на деревне? Успокойся и выпей, желательно воды. Такая прозрачная безвкусная жидкость в пластиковых бутылочках, продается без ограничений, химическая формула ашдвао. Это на случай, если твоя пьяная башка забыла, как выглядит вода и с чем ее едят. И потом, какого черта ты не спишь? Баю бай, глазки закрывай. Четыре утра, пожалей мирных граждан!
Трубка хрюкнула. Потом крякнула. Потом опять всхлипнула.
-Я сейчас прыгну с подоконника. Я не могу жить без него. Он ушел от меня к Маринке, потому что я дрянь. Он сказал, что я пьяница и сдохну под забором. Что я дура и страшная идиотка; а я от него беременна. Я, может, новую жизнь хотела начать…
Пришла моя очередь хрюкать.
-Прыгать собралась? Какой этаж?
-Пятый.
Я громко расхохоталась, не обращая внимания на то, что за стенкой, кажется, подала признаки проснувшегося человека хозяйка квартиры, и я вот-вот смогу получить от нее бесплатный втык вне очереди.
-Чё так высоко, рыбка моя? Прыгай этажа со второго, не ошибешься. Или с песочницы. Прямо стопудов превратишься в кусок мяса. А то пятый этаж, тьфу блин, самоубийца недоделанная. А лучше выкидывай из головы эту идею. Раз беременная – то толстая, с огромным животом. Он спружинит и вместо бифштекса под соседскими окнами получится полет – хаха! – шмеля. Пролетишь, как фанера над Парижем, а потом всю жизнь жалеть будешь, что, мол, убиться не удалось. А Паша твой стопудов сейчас трахает эту Маринку, и орет от счастья. Скажи, оно тебе надо, себя-то изводить? От меня на днях тоже сбежал любовник, могу познакомить. Будете вместе заниматься сексом с мозгами ни в чем неповинных граждан.
Собеседница на удивление нелогично замолчала вместо всхлипывания.  Я продолжила вещать постулаты истины в телефон.
-А если уж надумала кидаться вниз – так на черта меня-то ставить в известность? Я ж не премьер-министр и даже не президент. Взяла, кинулась, дело сделано. Окончен бал, погасли свечи. Давай, голубка, иди. Не выноси людям психику, а? А вообще, захоти-ка спать. Поверь, этот самый спать в триста раз лучше Паш, Миш, Вань и прочих Архимедов. Закрыта лавочка, все!
Трубка неожиданно ожила, стоило мне взять короткий тайм-аут.
-Понимаешь, я его люблю. Он умный, лучший…
Я перебила.
-Был бы лучшим, ты бы не трезвонила посреди ночи мирным сельским жителям!
-Знаешь, ты классный. Мне расхотелось бросаться вниз. Может, мы с тобой встретимся?
Мой громкий хрюк привел собеседницу в счастливое недоумение. Меня явно принимали за крутого парня, даже несмотря на то, что я говорила о себе в женском роде.
-Котенок, знаешь, в чем дело? В том, что я девушка, и специализируюсь я на мужиках. Я больше по мальчикам, по мальчикам, ферштейн зи? А такие, как ты, меня даже в жареном виде не привлекают.
-Ладно, прости за все. Пока. Действительно, времени много, и пора спать.
Я возблагодарила Бога за благоразумие, посланное моей визави и счастливо отправила телефон в искусственную кому, нажав на кнопку «Отключить». Хозяйка не проснулась, чему я была страшно рада – впрочем, радость не помешала мне самой быстренько отправиться смотреть сны.
Через несколько часов я бодро изображала богемную красавицу, шагая по одному из переулков близ моего дома вместе с парнем, который сегодня меня танцевал. Одна из стен ближнего к нам пятиэтажного дома была пошло исписана и изрисована; мое внимание приклекла свежая серебряная краска, резко выделявшаяся на фоне черных и красных оттенков на желтой стене.
«Спасибо тебе, я снова хочу жить!»
Я только глухо рассмеялась и не ответила на вопрос спутника, чем вызван мой смех.

Отредактировано Astoria Greengrass (2010-04-07 17:48:38)